Интервью

Никита Карцев: Роман, если я ничего не путаю, во ВГИКе вы так и не доучились?

Роман Борисевич: Закончить учебу мне помешала работа над первой картиной.

То есть в каком-то смысле вас тоже можно назвать непрофессионалом – как тех же Хлеб-
никова и Попогребского.

Да, и это был рискованный шаг – запуститься с картиной без опыта и необходимых знаний. Когда мы начинали делать «Лицо французской национальности», то договорились, что вся группа, включая режиссера Илью Хотиненко, будет работать бесплатно. Тогда мы смогли сократить бюджет до 50 тысяч долларов – большая часть суммы пошла на покупку и обработку пленки. Это были мои деньги. Так вот, во ВГИКе нас всегда учили, – а я по молодости с этим не соглашался, – что плохой продюсер тот, кто снимает на свои деньги. С течением времени я понял, что это абсолютная правда. Все-таки продюсер не инвестор, а инструмент, который может привлечь финансирование и грамотно им управлять. К сожалению, в нашей стране кругом такая каша! Каждый инвестор считает себя продюсером – и наоборот.

Когда вы превратились из плохого продюсера в хорошего?

В той или иной степени все равно всегда приходится вкладываться из личных средств, но, начиная с «Коктебеля», у нас была только одна картина, которую не поддержал ни Минкульт, ни фонд кино. Это «Сказка про темноту» Николая Хомерики, которая в итоге оказалась самой убыточной. Если мы окупаем в прокате те 30–40 процентов, которые сами и вложили, – уже хорошо. Чтобы сделать коммерчески успешную картину в нашей стране, нужно быть достаточно циничным человеком.

Перед Берлинским кинофестивалем вы сказали, что нынешний министр культуры, в отличие от прошлого, отличается большей жаждой деятельности.

Предыдущий министр, при всем к нему уважении, был дипломатичным, но ровным счетом ничего не делал. Он выслушивал тебя, говорил, что необходимо помочь. Проходило еще какое-то время, и он опять искренне хотел содействовать, но снова ничего не происходило. Сейчас пришел человек более деятельный. Первый раз я заметил это, когда он собрал представителей НИИ, связанных с культурой, и попросил объяснить, на что конкретно государство тратит деньги, поддерживая их. И ему никто толком не смог объяснить. Никоим образом не хочу обидеть этих людей, но я нахожусь в отрасли около пятнадцати лет, и единственное, что я знаю об их работе, так это то, что они пересдают свои площади в субаренду, больше ничего.

А если министр завтра вызовет на ковер вас и попросит объяснить, куда вы тратите государственные деньги?

Смотря у кого какие критерии. Я могу быть субъективным, но участие в фестивалях, получение наград – все это немаловажно для страны. И опять же, раньше, когда мы участвовали в конкурсе международных фестивалей и даже получали награды, меня ни разу не поздравлял никто из министерства, даже не интересовался нашей судьбой. А Мединский перед показом в Берлине позвонил и пожелал удачи. Мне кажется, это говорит об определенных человеческих качествах. Это важно.

Но ведь сглазил в итоге!

Здесь уже включается субъективизм жюри. Призы – вещь очень скользкая. Не знаешь – чему радоваться. Когда получаешь приз, вроде бы хорошо, но коллеги к тебе относятся по-другому, с большей завистью. А когда не получил… Конечно, я немного расстроился. Потому что я ехал и всех настраивал только на победу. Иначе для чего мы снимаем картину и выставляемся на конкурс? Но мне очень понравилось, как сказал Попогребский, когда мы получили только «Серебряных медведей»: «Это хорошо, что мы не получили главный приз! Представь, мы бы сейчас выиграли, и что дальше? А так нам есть куда расти».

Кроме слов поддержки, вы ощутили какую-то практическую пользу от работы нового министра?

Кроме телефонного разговора, личных встреч у нас не было. Но по наблюдениям со стороны могу подчеркнуть, что далеко не все начинания, которые были озвучены министром Мединским, я разделяю. Далеко не во всех есть логика, было бы хорошо, чтобы объективная, грамотная группа профессионалов кино смогла обрисовать ему полную картину происходящего в индустрии.

А еще этот патриотизм с его госзаказами.

Я ничего не имею против ни патриотизма, ни госзаказа. Я скажу искренне, что я бы сам в первую очередь с радостью посмотрел патриотическое кино, правда, хорошо сделанное, потом – мейнстримное. И только потом – авторское. Это я вам как зритель говорю, как простой человек. Но есть вещи, через которые я как продюсер не хочу переступать, чтобы мое имя было связано с этими проектами. Мне понравилась «Орда» Андрея Прошкина, которая была своего рода заказом. Был мейнстримовый фильм «Духless», который я посмотрел с большим любопытством и который собрал достойную кассу. Я считаю, что нельзя разделять кино на коммерческое и некоммерческое. Главное, чтобы оно было качественно сделано и достигало той цели, которая была поставлена. Решил продюсер, что он соберет такое-то количество зрителей и возглавит бокс-офис, выполнил задачу – замечательно. Сделал арт-проект, попал на значимый фестиваль, а лучше – получил приз, значит – достиг результата.

Насчет российского рынка все более-менее понятно, а как у вас обстоят дела с международными продажами? Вообще, за нашими картинами очереди не стоят. Чего им не хватает?

По большому счету – всего. Артового кино у европейцев и своего полно, а если брать коммерческое кино, то им хватает американского. Некоторое время назад азиаты хорошо брали наши фильмы, потому что для них что мы, что европейцы – примерно одинаковые непонятные лица, говорящие на непонятном языке. Плюс наши фильмы стоят дешевле. За границей арт-кино продается или благодаря интересной для них теме, например, про Ходорковского или Pussy Riot, или с суперудачной фестивальной судьбой.

А вы бы запустили фильм на злобу дня? Например, к годовщине акции Pussy Riot.

Про Pussy Riot нет. Я неодобрительно отношусь к этому выступлению. Конечно, не стоило их наказывать так жестко, но то, что они сделали, я считаю неприемлемым. А фильм про Ходорковского мне был бы любопытен. Помню, как «Менатеп» сделал летом день бесплатного проезда в метро. Мы с ребятами со двора дружно поехали на ВДНХ и целый день потом еще катались на метро по городу. Тогда я даже не знал, кто такой Ходорковский, впервые услышал о нем уже в конце 90-х. Мне было бы интересно – как через судьбу конкретного человека показать важный период для нашей страны, который к тому же совпал с моей юностью.

Что касается злобы дня, в «Долгой счастливой жизни» у Хлебникова чуть ли не впервые в российском кино герой несет взятку конкретно в офис «Единой России».

Любой фильм можно интерпретировать по-разному. Качнуть его как в одну сторону, так и в другую. Что касается взяток, то достаточно посмотреть все, что попадает сейчас в интернет о том же Сердюкове. Более того, я вижу в прессе и телевидении, что в стране полным ходом идет борьба с коррупцией на разных уровнях, в которой нет «своих» и «чужих».

Получается, сейчас уже можно вот так показывать «ЕР» на экране?

Мы все хотим достичь американского уровня кинематографа и изо всех сил хотим отбить у них долю в прокате. Но почему американская картина может запросто показывать полицейских с невыигрышной стороны? Или снимать про ФБР, ЦРУ – да про кого угодно! И у людей, смотрящих эту картину, просыпаются какие-то патриотические чувства. Более того, они и во мне просыпаются – за Америку. А у нас эти темы – табу. Армию не трогай, тех не трогай…

Министерство культуры с его «правильными темами»…

Я считаю, что в кино не должно быть никаких запретных тем.

Года три назад вы говорили, что вы патриот, потому что вас все устраивает в стране. И всегда устраивало.

И сегодня я остаюсь патриотом, но сегодня меня не все устраивает как гражданина. Меня не устраивает, например, что представители ЖКХ и полиции могут делать с людьми все, что им вздумается. Что не они для нас, а мы для них. И так далее. И политика тут ни при чем. Вот когда каждый из нас разберется с собой на своем месте, тогда и будет все замечательно.

Ну вот. Скинули все на народ.

А разве не так? Или кто идет в полицию? А в депутаты?

Будем надеяться, народ оценит «Долгую счастливую жизнь» и осознает свой гражданский долг. Удачного проката!

Спасибо!