Интервью

Сегодня ночью на кабельном канале AMC начался показ 6-го сезона сериала "Безумцы" (Mad Men). Оригинальное название сериала отсылает к Мэдисон-авеню в Нью-Йорке, где в 60-е располагались крупнейшие рекламные агентства. "Люди с Мэдисон-авеню" - или, в русской трактовке, "безумцы" - элегантные мужчины, которые начинают пить виски в полдень, вальяжно шлепают своих вышколенных секретарш, не выпуская сигарет из рук, и держат весь мир на крючке. Их работа - втюхивать доверчивому потребителю товары, за рекламу которых им щедро заплачено, изобретать гениальные рекламные стратегии, продающие не продукты и услуги, а мечты. Перед премьерой Сергей Рахлин побывал на съемочной площадке у Мэттью Уэйнера, который держит производство сериала целиком в своих руках как шоураннер, сценарист и исполнительный продюсер. Он славится дотошностью в воссоздании ретроатмосферы и вниманием к мелким деталям быта персонажей вплоть до марок на конвертах в офисе "Стерлинг-Купер", где обретается Дон Дрэйпер и его свита. Уэйнер любит окружать съемки завесой тайны, но кое-чем все-таки поделился с корреспондентом Variety.

Сергей Рахлин: О чем будет шестой сезон, Мэтт, – откройте тайну!

Мэттью Уэйнер: Важно, что я знаю, где у меня точка отсчета и где будет конец у этой истории, а вы – нет. В начале сезона мы даем затравку на будущее, интригуем зрителя, заставляя гадать: а что там дальше? Два начальных эпизода, объединенные в один, тематически задают тон всему сезону и ловят вас на крючок. В каждом сезоне, включая шестой, возраст наших героев точно обозначен – это чтобы показать, на каком этапе своей жизни они сейчас находятся.

Как события сериала соотносятся с тем, что происходило в то время в стране?

Мы с самого начала показывали жизнь героев на фоне происходящего в стране и со страной. Хотя в кадре и нет событий большой истории, они преломляются в частной жизни героев, эпическое просвечивает сквозь камерное. Жизнь не стоит на месте, политически и социально общество прогрессирует, движется в будущее. Но резкого временного скачка в новом сезоне не будет, до 70-х мы пока не добрались.

Между прочим, начиная с прошлого сезона, я фактически стал современником моих персонажей, я родился в 1965-м. То, что происходило тогда в стране, – наше общее прошлое. Но мне всегда хотелось рассказать о людях, которые старше меня, показать, что они тогда творили со своей жизнью. У меня не было цели выставить старшее поколение неопытным и незрелым, но и с отредактированной и приглаженной версией прошлого, которую навязали родители, я не согласен. Я всегда хотел заглянуть к ним в спальню и выяснить, о чем они там говорят за закрытыми дверями.

В новом сезоне вы проводите какие-то параллели с сегодняшней Америкой?

Вы наверняка заметили, что один из главных мотивов сериала – тревога, внутреннее беспокойство, которое съедает людей изнутри. И мои герои готовы на все, чтобы заглушить этот зуд. Это очень похоже на нашу теперешнюю жизнь: империя стареет, люди теряют самоуважение и больше не гордятся своей страной. Правда, в 60-х мы не найдем прямых параллелей с тем, что творится с нынешней экономикой. Но у власти тогда было поколение, пережившее самую грандиозную экономическую катастрофу, Великую депрессию. Так что они знали не понаслышке, как приходится крутиться, чтобы выжить: времена меняются, и ты давай меняйся вместе с ними, а иначе ты покойник. Вот об этом, помимо прочего, мой сериал.

Когда вы затевали этот сериал, то представляли себе временной отрезок, который собираетесь охватить?

Я запросто мог втиснуть все события шоу в 1960 год и этим ограничиться. Знаете, у нас тут на днях была читка 75-го эпизода – так вот я мог просто взять и размазать все действие на 75 дней в пределах 1960 года. Но рассказывать простые истории – это не мой случай. Мне было важно показать, как мы меняемся под влиянием событий, – такую амбициозную задачу я себе поставил. Я не люблю повторяться. Но в то же время отдаю себе отчет, что все мы постоянно наступаем на одни и те же грабли. Этот мотив очень важен в новом сезоне.

В сериале речь идет еще и об эволюции рекламного бизнеса, который сегодня все собой заполонил, включая политику.

Это точно. Но в истории о том, как развивалась рекламная индустрия, меня зацепил в первую очередь личностный, человеческий момент. Вот смотрите: до 60-х это был бизнес привилегированного класса, белых мужчин-англосаксов (так называемых WASP. – Прим. Variety) Туда не пролезть было больше никому: если ты негр, еврей или не дай бог женщина – останешься на обочине. Понятное дело, такова была ситуация не только в рекламе, но и во всех сферах общественной жизни. А в 60-е дело сдвинулось с мертвой точки – в рекламу пришли женщины, итальянцы, евреи, и она наконец стала ориентироваться на обычных людей. Стала появляться смешная реклама, на смену моделям с идеальными пропорциями стали брать живых людей со всеми их недостатками, вместо рисованных картинок в рекламу пришли новые технологии: фотография и киносъемка. Любопытно, что по мере того как жизнь налаживалась и стабилизировалась экономика, в обществе становилось все больше идеалистов. И молодежь стала играть не последнюю роль, с молодыми начали считаться. Дон Дрейпер все время повторяет у меня в сериале: «Надо ориентироваться на молодежь, в ней наше спасение». Нынешние 70-летние в те времена сами были молоды и понимали, что будущее нужно брать в свои руки.

А вы сами смотрите телевизор? Вы в курсе, какие проекты снимают другие авторы?

Конечно, смотрю. И страшно доволен, что именно в нашей сфере, на телевидении, появляются высококлассные вещи. Но я слежу за всем этим еще и потому, что я по натуре человек соревновательный, я должен знать, что получается у других. Или что не получается.

А сколько всего сезонов будет в сериале? Ходят слухи, что седьмой будет последним...

А черт его знает. Я начал работать на «Клане Сопрано» (1999–2007. – Прим. Variety) на пятом сезоне, и он должен был стать последним. Но получилось по-другому, сами знаете. В 1967 году 40-летний Дон Дрейпер переживает кризис среднего возраста, и все общество тоже погрязло в кризисе – так что мне есть где развернуться. Тем более – у меня такая классная актерская команда, что просто жалко их отпускать.

В вашем сериале общество стоит на пороге революционных перемен, и это в какой-то степени перекликается с сегодняшним положением вещей.

Да, в сериале в обществе происходит брожение, люди в растерянности. Но мой сериал – не историческая хроника. Вот сейчас, например, в нашей с вами реальности мы воюем уже 15 лет – но кто знает, каким образом это на нас повлияло? Вот скажите, можно ли взять и состыковать в телевизионной драматургии такие разные уровни: вот человек вбегает и кричит, что только что застрелили Кеннеди, и я в шоке. Но в то же время я думаю о том, что босс меня ненавидит, за квартиру нечем платить, а жена подала на развод. Поместить человеческие жизни в исторические обстоятельства – это вызов. На который мы и пытаемся ответить в нашем сериале.